История создания «Автобиографической повести» Александра Грина
Книгу, ставшую в жизни писателя последней, он хотел назвать «Легенда о Грине». Вопреки его желанию, она вышла в свет с издательским названием «Автобиографическая повесть», под которым известна теперь широкому кругу читателей.
По словам Нины Николаевны, жены Грина, «писать свою биографию Александр Степанович задумал давно, должно быть, еще в 1926 году. Он часто говорил о том, что жизнь его была одной из самых пестрых литературных историй. <…> Но когда он впервые заговорил об этом, то выразил предположение, что он начнет ее писать тогда, когда почувствует, что он уже иссяк как творец-художник, что лишь подсобной литературой он может заниматься».
Тем не менее, создавая удивительные произведения, Грин на протяжении всего творческого пути писал и автобиографические рассказы: «Трюм и палуба» (1908), «Пешком на революцию» (1917), «Тифозный пунктир» (1922), «По закону» (1924), «Случайный доход» (1924), «Золото и шахтеры» (1925), «Тюремная старина»…
Пройдет немного времени, и Грин будет вынужден вплотную приступить к работе над воспоминаниями. Начиная с 1928 года Грина станут издавать все меньше и меньше. Следуя политике РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), он будет объявлен непролетарским писателем, а его творчество несвоевременным, чуждым советскому читателю. «И в 1930–1931 годах,– пишет Н.Грин, – когда литературные возможности для писателя такого рода, как Грин, снизились до минимума, заставили его начать писать биографию. <…> Политцензура сказала, что больше одного нового романа в год ничего напечатано быть не может. Переиздания не разрешались».
Жить становилось нечем, самое необходимое покупалось на деньги, вырученные от продажи личных вещей. «Мы так измучились, так изголодались, так нас со всех сторон рвут мелкие и большие кредиторы, что мы нервно больны…», – писал Грин юристу Николаю Крутикову в феврале 1930 года. В начале марта, он, одолжив денег, отправился в Москву, с надеждой ускорить выплату гонораров.
«Из Москвы Саша вернулся 13 марта, – сообщала Нина Грин Вере Калицкой, первой жене писателя, – невероятно измученный, без копейки, но с кое-какими перспективами впереди. <…> Как приехал – стал писать свою биографию для юношества, для “Следопыта”, по заказу, увы! Послал лист – детство до отъезда в Одессу. Очень хорошо!»
Несмотря на то, что заказ «Всемирного следопыта» мог дать хотя бы маленькую передышку от нужды, Грин, по словам Нины Николаевны, «писал эти очерки с великим неудовольствием. “Сдираю с себя последнюю рyбaxy”». Да и могло ли быть иначе? Мало того, что для Грина работа над воспоминаниями казалась несвоевременной, к тому же, он, как подметил критик Исай Лежнев, был «чужд литературному универсализму». «Авторы лучшего очерка, – писал Лежнев: – Рейснер, Шагинян, Эренбург, Никулин, Кольцов, Зозуля, Зорич, Шкловский.
Это ²многожанровые² писатели.
Напротив того, писатель ²одножанровый², чуждый литературному универсализму и далекий от него, хорошего очерка не напишет. Трудно себе представить очерк, написанный Есениным. Совсем не напишет очерка Грин.
Сейчас проблема очерка стала особенно актуальной, эта форма признается особенно соответственной заданиям периода социалистической реконструкции».
Потому ли, что Грин не был «многожанровым» писателем, или по какой-либо другой причине, но его автобиографические очерки, пролежав в «Всемирном следопыте» почти год, в результате были редакцией отклонены, и лишь очерк «Урал» напечатали в 12-м номере журнала.
Не менее печальная участь постигла и другие произведения писателя. В целом, в 1930 году вышли в свет только шесть гриновских рассказов, сборник «Огонь и вода», роман «Дорога никуда». В июле Н.Грин писала В.Калицкой: «В других из<дательст>вах – ничего. Заведующий торг<овым> сектором объяснил Саше в чем дело: от ячеек библиотек всё время поступают заявления об идеологической вредности Саши, а потому рекомендовать его нельзя, а потому же, след<овательно>, и торговый сектор отказывается его заказывать – т<ак> к<ак> тор<говый> сек<тор> рассчитывает только на библиотеки. Кроме того, оказывается, и в критике появилось несколько идеологически ругательных [статей]». Грина обвиняли в пессимизме, в том, что он отказывается «даже от слабых попыток подойти к запросам сегодняшнего дня» и что роман «Дорога никуда» служит «наглядным примером неизбежного творческого оскудения писателя, оторвавшегося от подлинной жизни…».
Попытки опубликовать автобиографические очерки также терпели неудачу. Не было вестей от поэта Николая Тихонова, заведовавшего в журнале «Звезда» отделом поэзии и согласившегося взять «автобиографию для редакции и дела с ней». Ни к чему не привели переговоры об очерках с критиком Николаем Замошкиным, воспоминания Грина лежали без движения в издательстве «Недра».
2 сентября, находясь в Ленинграде по судебным делам с издательством «Мысль», Грин обратился к жившему в Москве писателю Ивану Новикову: «Сделайте одолжение, позвоните в “Недра” т. Леонтьеву, я очень интересуюсь узнать, как там дело с моей книгой очерков, а он на письмо не ответил. Ах, ах. Как все везде долго тянется».
Между тем, благодаря содействию Николая Семеновича Тихонова, Грин получил согласие «Звезды» на печатание очерков. 19 сентября Грин писал Новикову: «Леонтьев ни звука, ни писка не издает; между тем, мои рукописи мне так (от него) нужны, как вода в пустыне. Я мог бы получить под них аванс в ²Звезде². Мое положение напоминает положение человека, застрявшего в лифтной клетке поперек площадки – когда на лестнице никого нет».
Надо сказать, что журнал «Звезда» в 1930-е годы «оставался единственным прибежищем и оплотом большого отряда первоклассных художников слова. В начавшееся жестокое время “Звезда” старалась предоставить страницы гонимым и преследуемым авторам. Значительную роль в ней играл Н.Тихонов, в редколлегию входили М.Слонимский, О.Форш, М.Зощенко и другие».
3-го октября Нина Грин писала своей матери Ольге Алексеевне: «Нам немного улыбнулась удача. Саша продал свою автобиографию в здешний журнал».
Выразительный портрет Грина во время его визита в «Звезду» дает главный редактор журнала, известный литературовед Цезарь Вольпе: «Когда Грин вошел в редакцию, самая его фигура показалась мне весьма характерной. Это был высокий и худой человек. Широкополая шляпа, похожая на панаму, плотно надетая на голову, и несколько красноватый, смуглый загар лица придавали его фигуре сходство не то с мексиканским охотником, не то с ковбоем, не то с героем какого-нибудь экзотического романа о наездниках южноамериканских прерий».
Вернувшись в ноябре в Феодосию, Грины вскоре были вынуждены переехать в более дешевый Старый Крым: деньги, выигранные по суду у «Мысли», быстро разошлись на уплату долгов, жить вновь было нечем. Не было вестей и от «Звезды». 23 декабря Н.Грин сообщала В.Калицкой: «Саша много работает, кончает отрывки из биографии. Часть уже послал в “Звезду”, что-то молчат; на днях пошлет конец. Очень ему хочется поскорее кончить биографию и приняться за роман “Недотрога”; полтора года, из-за нужды, не писал романа, а душа просит».Спустя четыре дня Грин обратился за помощью к писателю Михаилу Слонимскому: «Будьте добры – исполните просьбу (да еще неотложную) одного литератора: А.Грина. Я передал в “Звезду”свой автобиограф<ический> материал и по счету, – пока, – сданных листов (7) мне причитается дополучить из первых 50% (по 300 р. лист) 450 р. (600 р. получил осенью). Я нуждаюсь, и обращаюсь к Вам в надежде, что Вы, как часто сталкивающийся с Н.Тихоновым, Вольпе и Чагиным, смогли бы упросить, кого надо – ускорить высылку денег.
На письма мои туда, конечно, не имею ни ответа, ни привета».
Печатание автобиографии в «Звезде» началось в 1931 году. Под первым очерком «Бегство в Америку» Грин поставил подзаголовок – «Автобиографическая повесть». После публикации еще трех очерков, последовала долгая пауза. На просьбу Нины Николаевны выяснить, в чем причина, Вера Павловна сообщала: «Вести мои печальные: ни в 5 [номере], ни в 6, ни в 7 и 8 автобиография не пойдет. Продолжение будет только в сентябре. Потому не высланы и не будут высланы деньги. Послала вам 50 р. свои, в долг. Н.Тихонов сказал так: “Нас упрекали в неправильном направлении журнала; пришлось перестраиваться. Вещь Александра Степановича разбита на самостоятельные части; им было взято много вперед. Тем, что напечатано, только покрыто то, что было забрано. Остается еще 2 рассказа; они пойдут не раньше сентября”».
Всего в «Звезде» были напечатаны четыре очерка из шести и больше никаких других публикаций Грина за весь 1931 год!
На вторую волновавшую Гринов просьбу уточнить у заведующего Ленгизом П.И.Чагина, «приняли ли они предложение Александра Степановича о покупке книгой автобиографии», Калицкая писала: «Чагин в Москве. Его заместитель, кажется, Бутенко, сказал, что так как договор с Чагиным был, вероятно, устный, то надо, чтобы Александр Степанович подал письменное заявление в редколлегию Лит.-худ. отдела ГИЗа».
Нина Николаевна вспоминала, что, работая над автобиографией, Грин «собирался впоследствии через годы и годы переработать ее в одно целое, разбив на три большие книги: первая – до начала литературной работы; вторая – от начала литературной работы до солдатчины в Гражданскую войну; и третья – от солдатчины и докуда “судьба даст дописать”».
Грин успел сделать только первую часть – о своем детстве и юности. В нее вошли очерки: «Бегство в Америку», «Охотник и матрос», «Одесса», «Баку», «Урал», «Севастополь».
Во время своей последней поездки в Москву в августе 1931 года он предложил их в Государственное издательство художественной литературы (ГИХЛ). «Продолжение этих записок,– писал Грин в заявлении, – составит второй период моей жизни, начиная с выхода из Севастопольской тюрьмы и приезда в Петербург, в дальнейших частях книги я намерен описать все мои литературные встречи, знакомства, все условия литературной жизни прошлого времени, так как вся предполагаемая работа будет отличаться подробными и тщательно разработанными мемуарными оттенками».
Вернувшись из Москвы, Грин сказал жене: «А литературные наши дела совсем плохи. Амба нам. Печатать больше не будут». По словам Ильи Кремлева, «против Грина в ту пору велась нелепая кампания. Интереснейший советский писатель был кем-то из ретивых “ортодоксов” объявлен вне закона. Все попытки Александра Степановича где-либо издаваться, кончались провалом, и даже последнее прибежище – Издательство писателей – долго не давало никакого ответа».
Ситуация резко осложнялась еще и состоянием здоровья Грина. «Август 193l года – начало болезни Александра Степановича, – вспоминает Нина Николаевна. – Нам живется очень трудно материально и морально. Грин почти не печатается. “Дайте на темы дня”, – предлагают в редакциях журналов и издательств. А на “темы дня ” Грин не может. Только на темы души, которая отрицается».
На вопрос Веры Павловны по поводу издания книги в ГИХЛе Нина Николаевна отвечала: «О биографии сейчас ничего нельзя писать в ГИХЛ, так как ее надо дополнить, а Саша не в состоянии будет работать, по словам врача, не менее 4-х месяцев».
Поздней осенью 1931 года, когда нужда стала невыносимой, а болезнь Грина продолжала прогрессировать, автобиография, «благодаря добрым хлопотам Н.С.Тихонова», была принята Издательством писателей в Ленинграде.
Однажды на вопрос Нины Николаевны, почему Тихонов хорошо относится к Грину, он ответил: «Группа: Тихонов, Слонимский и несколько других ценят и любят меня как писателя. Они шире, чем большинство».
В ноябре 1931 года Нина Николаевна написала под диктовку Грина (врачи запретили ему писать) заявление в Издательство писателей в Ленинграде: «Как мне сообщил Н.С.Тихонов, ваше издательство берется издать мою книгу автобиографических очерков. <…> Вследствие тяжелого болезненного состояния дополнить или расширить эти очерки я не могу, а потому хотел бы издать их в том виде, как они находятся в “Звезде”.
Заглавие книги − “Без определенных занятий” − личные воспоминания автора”».
Вероятно, в ходе переговоров с издательством писатель заменил этот вариант названия (были и другие: « На суше и на море», «Легенда о себе», «Книга о себе») на – «Легенда о Грине».
Вот, что вспоминает Цезарь Вольпе в предисловии к книге А.Грина «Рассказы» (1935): «Незадолго до смерти, Грин прислал мне письмо, в которое вложил небольшую рукопись, озаглавленную “Легенда о Грине”. Тогда он собирался напечатать ее как предисловие к своей печатавшейся “Автобиографической повести”, которая вышла впоследствии, уже после его смерти, отдельной книгой в Издательстве писателей.
“С 1906 по 1930 год,– писал Грин,– я услышал от собратьев по перу столько удивительных сообщений о мне самом, что начал сомневаться – действительно ли я жил так, как у меня здесь написано. Судите сами, есть ли основания назвать этот рассказ «Легендой о Грине».
Я буду перечислять слышанное так, как если бы говорил от себя.
Плавая матросом где-то около Зурбагана, Лисса и Сан-Риоля, Грин убил английского капитана, захватив ящик рукописей, написанных этим англичанином. «Человек с планом», по удачному выражению Петра Пильского, – Грин притворяется, что не знает языков, он хорошо знает их.
…Грин не ограничился одной жертвой. Убив капитана, он убил свою первую жену и бежал с каторги, куда был сослан на 12 лет”.
И так далее».
Название «Легенда о Грине» издательство не пропустило. В январе 1932 года В.Калицкая сообщала: «Ещё Н.С.Тихонов просил, чтобы Александр Степанович придумал другое название для своей автобиографии. “Легенда о Грине” – не пойдет. Надо что-нибудь простое».
Что ответил Грин, – неизвестно.
Время шло, здоровье писателя резко ухудшилось, материальное положение семьи становилось катастрофическим: не было гонораров, не решался вопрос с пенсией, о которой Грин стал хлопотать еще в сентябре 1931 года; задерживалось издание книги.
«Иван Алексеевич, – писала Нина Николаевна Новикову, – вижу, что Вы не представляете положения Александра Степановича. Оно, действительно, тяжко. Не только диктовать мне он не может, но даже и размышлять, и говорить. Он очень, очень слаб. Отсутствие запасов и 5 месяцев tº хоть кого уходят. <…> У нас холодная неуютная зима, бездровье и все несчастья. Не живем, а тянем какую-то паутину».
Наконец, 1 февраля 1932 года, с Грином заключили договор, согласно которому он «представил Издательству исключительное право на издание и переиздание своего труда под названием “Рассказы о себе”».
Нина Николаевна вспоминала: «Когда издательство прислало договор для подписи не с заглавием книги, данным Грином, он, больной, ухмыльнулся: “Боятся смелости или думают, что читатель усомнится, настоящая ли это автобиография. Людишки… Ничему не верят и даже моей болезни”».
Тяжелая зима подходила к концу, ничего доброго не сулила наступающая весна: Грину становилось всё хуже и хуже, не был виден просвет в нужде. Задерживалась пенсия. Полученный аванс (500 рублей) от Издательства писателей в Ленинграде давно разошелся, опять нужны были деньги и на лечение Грина, и питание, «и фининспектору, и за дрова, и все прочее». На письма в инстанции и друзьям Грины получали один и тот же ответ – ждать! В этой драматической обстановке единственную надежду на лучшее вселяло известие об упразднении РАППа в апреле 1932 года. Узнав эту новость, Грин, по словам Нины Николаевны, «сказал облегченно: “Ну, теперь, дружок, нам станет легче жить. Повеяло свежим ветром, разогнали авербаховскую шайку”. И не пришлось пожить…»
Минуло еще два месяца, и лишь в конце июня Грин, наконец, получил гонорар и авторские экземпляры книги воспоминаний. На обложке стояло название – «Автобиографическая повесть». Скорее всего, оно, невольно, было подсказано издательству самим автором по его названию подзаголовка к очерку «Бегство в Америку», опубликованному в «Звезде».
28 июня 1932 года (за десять дней до кончины Александра Грина) Нина Николаевна сделала запись в дневнике периода его болезни: «Мне никогда не забыть этой картины: смертельно бледный Грин, и на белом одеяле вокруг него разбросаны синие книжки. Автобиография – тяжелое начало жизни встретилось с не менее горьким и тяжелым концом талантливого, светлого, жизнелюбивого и уважающего жизнь писателя».
Наталья Яловая,
старший научный сотрудник Феодосийского музея А.С. Грина