Фотоснимок − свидетель встречи с Уэллсом.
Эта фотография неизменно привлекает внимание посетителей Феодосийского музея Грина. Живописно расположившаяся компания людей, среди которых – импозантный, сразу узнаваемый Федор Шаляпин, здесь же ─ советский классик М. Горький и ─ в центре ─ загадочный англичанин Герберт Уэллс. Почему этот снимок здесь? Но обо всем по порядку…
Осенью 1920 года в Россию, по приглашению Максима Горького, приехал писатель-фантаст Герберт Уэллс. Это событие широко освещалось в прессе, фотографы не упускали случая, чтобы запечатлеть знаменитость. Со временем эти снимки приобрели историческое значение и стали представлять особый интерес.
Петроград. 1920. Фото: Public Domain
Копия одного из них и находится в гриновском музее.
В Петрограде с Уэллсом устраивались встречи и творческие вечера. 30 сентября в Доме искусств (ДИСК) его принимали петербургские литераторы и журналисты. «Наскоро организованный обед превратился в торжественное чествование английского гостя с целым рядом речей. ─ Сообщал Евгений Замятин в статье «Уэллс», впервые опубликованной в 1920 г. в петроградском «Вестнике литературы» № 11. ─ Говорили по-русски: А.В. Амфитеатров, В.Ф. Боцяновский, А.С. Грин, М. Горький, Н. Пунин, П. Сорокин, К.И. Чуковский, В.Б. Шкловский; по-английски: Ю.Н. Данзас, Евг. Замятин, С.Ф. Ольденбург, В.А .Чудовский; речи говоривших по-русски переводились Уэллсу».
«Амфитеатров сказал чу¢дную речь, которую Горький даже предпочел не переводить для Уэллса, − отмечает в своем дневнике поэтесса Ада Оношкович-Яцина, ─ “Вы попали в лапы доминирующей партии и не увидите настоящую жизнь, весь ужас нашего положения, а только бутафорию”… Шкловский … ругал Антанту. А сам Уэллс говорил о нашем плохом правительстве, что М.И. Бенкендорф дипломатично пропустила, переводя… как “великий опыт”».
Визит Уэллса состоялся в тяжелое для страны послереволюционное время, когда совсем недавно было прорвано голодное кольцо блокады, установленное Антантой с осени 1918 года, и вызвал к себе неоднозначное отношение у представителей русской интеллигенции. Свежа еще была душевная рана от только что пережитых страданий.
«И хотя, как вспоминают участники этой встречи, все предвидели возможные последствия для каждого откровенного оратора, остановить взрыв было уже невозможно, − дополняет предыдущих авторов С.Тимина в книге “Культурный Петербург: ДИСК. 1920-е годы”. − Взял слово писатель Амфитеатров: “Вы ели здесь, − обратился он к Уэллсу, − рубленые котлеты и пирожные, правда, несколько примитивные, но вы, конечно, не знали, что эти котлеты и пирожные, приготовленные специально в вашу честь, являются теперь для нас чем-то более привлекательным, более волнующим, чем наша встреча с вами, чем-то более соблазнительным, чем ваша сигара! Правда, вы видите нас пристойно одетыми; как вы может заметить, есть среди нас даже один смокинг. Но я уверен, что вы не можете подумать, что многие из нас, и, может быть, наиболее достойные, не пришли сюда пожать вашу руку за неимением приличного пиджака и что ни один из здесь присутствующих не решится расстегнуть перед вами свой жилет, так как под ним не окажется ничего, кроме грязного рванья, которое когда-то называлось, если не ошибаюсь, “бельем”…
Виктор Шкловский, потеряв всякую импозантность, глядя на спокойно попыхивающего сигарой англичанина, прокричал: “Скажите там, в вашей Англии, скажите вашим англичанам, что мы их презираем, что мы их ненавидим! Мы ненавидим вас ненавистью затравленных зверей за вашу бесчеловечную блокаду, мы ненавидим вас за нашу кровь, которой мы истекали, за муки, за ужас и за голод, которые нас уничтожают, за все то, что с высоты вашего благополучия вы спокойно называли сегодня “курьезным историческим опытом”!»
По воспоминаниям Михаила Слонимского, речь Грина «резко отличалась от ряда произнесенных на этом банкете речей, в которых было немало пошлого, глупого и враждебного советской власти. Грин держался еще более чопорно, чем всегда. Он приветствовал Уэллса как художника. И он напомнил присутствовавшим рассказ Уэллса “Остров эпиорниса” − о том, как выкинутый на пустынный остров человек нашел там яйцо неизвестной птицы, положил его на солнечный припек, согрел и вырастил необыкновенное существо, от которого ему пришлось спасаться, ибо его детище стремилось убить его». Совершив краткий экскурс в историю, вернемся вновь к фотографии. В 1990 году на конференции «Гриновские чтения» киевские исследователи жизни и творчества писателя Юлия Первова и Игорь Жук сделали неожиданное заявление. В своем сообщении «Об одной неизвестной фотографии Грина» они пришли к выводу, что среди запечатленных на снимке лиц присутствует Александр Грин. «Во втором номере “Нашего наследия” (1988 г.), − пишут гриноведы, − опубликована статья “Лики двух эпох”, посвященная знаменитому фотографу Моисею Наппельбауму. Среди других фотографий, показанных в статье, обращает на себя внимание группа, окружающая Горького и Шаляпина. Подпись гласит: “Ф.И. Шаляпин, А.М. Горький и другие участники встречи с Г. Уэллсом в Петрограде. 1920.” (Уэллс сидит в центре, между Шаляпиным и Горьким, а другие лица не расшифрованы). Внимательно рассматриваем фотографию. Несомненно, Наппельбаум снял группу на прощанье, когда уже сказаны и приветственные, и горькие, и даже недоброжелательные слова. Среди присутствующих нас интересует Александр Степанович Грин. Он должен быть, и мы легко его находим: вот его профиль − между Шаляпиным, свободно расположившимся в кресле, и − предположительно − Уэллсом-младшим, плотным молодым человеком в очках. Александр Степанович глядит перед собой, сардонически усмехаясь».
Как главный аргумент своего доказательства Первова и Жук выдвинули свидетельства Е.Замятина и М.Слонимского.
Несмотря на то, что после конференции фотография стала музейным экспонатом, открытие киевских исследователей вызывало сомнение: отражает ли этот снимок встречу в Доме искусств и если да, почему на фото отсутствуют литераторы и журналисты? Тем более что факт фотофиксации этого события никем не упоминается. Поэтому музей А.С. Грина не мог безоговорочно поддержать предложенную версию. Однако, проверить гипотезу в архивах Москвы и Петербурга с конца 1980-х годов стало практически невозможно. И тогда в 2001 году мы направили копии упомянутой фотографии и тюремных карточек политического заключенного А.С. Гриневского (1906, 1910 гг.) для портретной идентификации в Научно-исследовательский экспертно-криминалистический центр при Главном управлении МВД Украины в Крыму. Ответ был следующим: «Специалистами (экспертами по портретной идентификации личности) комиссионно проведено исследование представленных объектов. Комплекс выявленных совпадающих и различающихся признаков (размерные характеристики, форма, конфигурация, взаиморасположение элементов лица) позволяет сделать вывод о том, что, вероятнее всего, на представленных изображениях изображены разные лица. (Подчеркнуто автором документа. − Н.Я.). К сожалению, по ряду объективных причин (низкое качество изображения, различные ракурсы при фотосъемке объектов), ответить на поставленный Вами вопрос в категорической форме не представляется возможным».
Заключение экспертизы, таким образом, не разрешило проблему. Вопрос: кто на снимке – остался открытым.
Окончательную ясность внесло новое издание книги «Чукоккала» (рукописный альманах Корнея Чуковского), подготовленное Е.Чуковской и вышедшее в московском издательстве «Русский путь» в 2006 году. Эту книгу Самуил Маршак называл «музеем», а Ираклий Андроников − «биографией времени». На одной из ее страниц мы вновь встречаем интересующую нас фотографию. Вот что рассказывает о ней К.Чуковский: «Когда на квартире у Горького была устроена вечеринка в честь Герберта Уэллса, петроградские хозяйственники поручили ее организацию некоему Родэ, бывшему владельцу ресторана (Адолий Сергеевич Родэ в начале 1920-х годов был директором Дома ученых. − Н.Я.).
Во время вечеринки у Горького решено было сняться. Когда все уселись перед фотоаппаратом, лукавый Родэ неслышными шагами подкрался к центральной группе и стал между Горьким и Уэллсом − без их ведома. Получилось невероятное трио: два всемирно известных писателя и над ними, в качестве их близкого друга, недавний владелец шато-кабака. Впоследствии А.М.Горький подарил мне этот снимок, назвав его “Родэ и другие”».
В истории с фотографией, следует заметить, Чуковский неверно определяет место ее съемки. Наппельбаум действительно снимал Горького и Уэллса в квартире русского писателя, но что касается групповых снимков с Уэллсом, известно, что все они были сделаны фотографом в Доме ученых. Однако, благодаря тому, что Корней Чуковский называет запечатленные на снимке лица, теперь мы точно знаем, что человек, чью личность мы так долго пытались установить, на самом деле − композитор, профессор, директор Петербургской консерватории Александр Константинович Глазунов.
И хотя на снимке Грина нет, фотография его великих современников не случайно оказалась в экспозиции музея. Это документальное свидетельство исторического события отечественной культуры, причастным к которому был и Александр Грин.
Наталья Яловая, старший научный сотрудник музея А.С. Грина.