История развития взаимоотношений Александра Грина и Максимилиана Волошина
Научный сотрудник ФЛММ А.С. Грина
Кошелева Наталья Юрьевна
Александр Степанович Грин говорил: «Если потомки захотят меня хорошо узнать, пусть внимательно меня читают, я всего себя вложил в свои произведения» [12, 13].
В 2025 году Феодосийскому литературно-мемориальному музею А.С. Грина исполняется 55 лет. Дом, в котором писатель жил и работал с 1924 по 1929 годы – это наша история, которую мы обязаны сохранить и передать будущим поколениям. К этому нас, музейщиков, побуждает призвание и профессия. Выдающийся русский учёный Михаил Васильевич Ломоносов говорил: «Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего».
Нужно заметить, что Феодосийскому дому Грина не столь повезло как дому Волошина в Коктебеле. С 1930 года Александр Степанович и Нина Николаевна проживали в Старом Крыму, поэтому все вещи и архив писателя находились там. За годы Великой Отечественной войны многое было утеряно. Дом Максимилиана Волошина и весь его предметный мир героически сохранила вдова поэта Мария Степановна. Но в 1970 году авторам экспозиции Феодосийского музея А.С. Грина Геннадию Ивановичу Золотухину и Савве Григорьевичу Бродскому удалось воссоздать волшебный и фантастический мир писателя, мир надежды, мир сбывшейся мечты, символом которой был и остаётся алый парус. И этот мир, как память о создателях, трепетно хранят сотрудники музея. То обстоятельство, что прошло более 50 лет, а внешний облик здания и основа экспозиции музея не изменились, восхищает наших коллег и гостей!
Мемориальная табличка на стене Феодосийского дома-музея А.С. Грина сообщает его посетителям о гостивших у Александра Степановича выдающихся деятелях культуры, среди которых – имя поэта и художника Максимилиана Александровича Волошина. «Дружили ли они?» – часто задают вопрос экскурсанты музея. А потому актуальной становится тема развития отношений двух разных по характеру и творческому стилю писателей, которых объединила эпоха «Серебряного века».
В статье использованы известные факты, которые собраны и систематизированы согласно теме «История развития взаимоотношений Александра Грина и Максимилиана Волошина».
А. Грин и М. Волошин познакомились в апреле 1924 года на ленинградской квартире владельца музыкального магазина Карла Ивановича Бернгарда по адресу Невский проспект, 59 (квартира 1) [17, 543; 7; 15]. Супруга Карла Ивановича Мария Дмитриевна приходилась подругой Марии Степановне [17, 218]. Поэтому, приехав в Ленинград по издательским делам, Волошины решили остановиться у них.
Невский проспект,59
Карл Иванович (Карл Эмиль) Бернгард, купец второй гильдии, состоял потомственным почётным гражданином Санкт-Петербурга. Он был известен как хозяин магазина музыкальных инструментов и как редактор-издатель ежемесячного музыкального журнала для фортепиано «Нувелист», основное содержание которого составляли фортепианные пьесы и романсы русских и западноевропейских композиторов для домашнего музицирования. Ценитель музыкального искусства, Карл Иванович, был известен и тем, что устраивал концерты для любителей музыки (Л.Н. Семёнова. «”Бернгард”, фирма по торговле роялями в Санкт-Петербурге») [16].
Интересна история здания, в котором познакомились писатели. Оно выполнено в стиле эклектики, но его автор не установлен. Построено в первой четверти XIX века. Имело пять этажей. За период своего существования здание сменило около десяти хозяев и четыре раза перестраивалось (последний раз в 2009 году). К моменту своего разрушения оно носило статус вновь выявленного объекта культурного наследия (2001 год). Сегодня там расположен отель «Коринтия – Невский Палас» [3; 14]. «Фасад новодела полностью повторяет облик прежней постройки и содержит всё её богатое оформление – скульптурные персонажи, лепнину и герб на аттике», но нынешний объект лишён охранного статуса [4].
Обстоятельством знакомства писателей явилось решение переезда супругов Грин в Крым весной 1924 года. Полуостров очаровал их во время совместной поездки, совершённой годом ранее [12, 55, 448; 1, 43]. Выбор пал на Феодосию, поскольку город славился «дешевизной жизни», которая для Гринов «являлась большим подспорьем» [12, 55]. Нужен был совет, и Александр Степанович пошёл к приехавшему в Ленинград «крымскому поэту Волошину». Впечатления от первой встречи обескуражили Грина: «нелепый дядька, ломака, этакий <…> с хитрыми купецкими глазами» не советовал ехать в Феодосию, запугивая ужасами: «Там, мол, до сих пор людей режут, котлеты делают» [12, 55], и предлагал деревеньку Дальние Камыши[1] в десяти километрах от города, где дико и поэтично. Причину такого поведения поэта Александр Степанович понял, когда, переехав в Феодосию (май 1924 года), ближе познакомился с ним: «человек этот безмерно дорожил своей крымской популярностью, видимо, боялся конкурента на общественное внимание в лице приехавшего из Ленинграда писателя, и кроме того, был ехиден» [12, 56].
А. Грин и М. Волошин – две сильные, неординарные, многогранные и противоречивые личности своего времени. Их отношения складывались непросто. Многие современники, знавшие М. Волошина, отмечали его ум и образованность, обладание «изумительной способностью сходиться с людьми самых различных общественных положений и направлений», но замечали, что «крайне неприятное впечатление производило его непреодолимое влечение к парадоксам» (В. Вересаев. «Коктебель»)[9, 443, 444].Не исключением оказался и Грин. В его глазах Максимилиан Александрович слыл «парадоксолистом», который «ради острого словца не щадил никого и ничего». Соответственно характеризовались Грином и стихи Волошина: «Холодны, мастерство разума, знания законов поэзии, а не души» [12, 56]. Понадобилось два года, чтобы этот, по словам Нины Грин, «лакомка и практичный в жизни хитрец» стал «понятен и интересен» Александру Степановичу [12, 56]. В последних числах января 1926 года, будучи в гостях у Грина [17, 289], Волошин прочёл несколько своих стихотворений, завершив их поэмой «Россия» («С Руси тянуло выстуженным ветром…», 1924). «Взволнованный своими стихами», поэт «неожиданно расплакался», – вспоминала супруга Александра Степановича Нина Николаевна. – «Нашлось в его практичной душе, полной тщеславных желаний, прикрытых внешней опрощённостью, сатиричностью и блеском живого ума, желавшего всегда главенствовать, это слабое простое место, такое человечное – проникновенной любви к своему поэтическому слову» [12, 56].
Н.Н. Грин и А.С. Грин в Феодосии
М.А. Волошин и М.С. Волошина в Коктебеле
Любовь к литературному творчеству стала точкой опоры в отношениях двух писателей и пробудила тёплые дружеские нотки. 19 апреля 1930 года, обращаясь в письме к М. Волошину с просьбой прослушать начинающего поэта, Александр Степанович признавался: «Как Вы знаете, я плохой советчик по части стихов. Тов. Денисов обратился ко мне, как к опытному лицу, а я не знаю. Может быть, Вы поговорите с ним? Я же беру на себя смелость посоветовать ему побывать у Вас» [11, 100].
Будучи по натуре созерцателем-философом (А.П. Остроумова-Лебедева) [2], обладающий жаждой общения и умеющий расположить к себе любого, Максимилиан Волошин ценил в Александре Грине интересного и чуткого собеседника. Мария Степановна Волошина рассказывала, что «Максимилиан Александрович “любил разговаривать с Грином, делал с ним большие прогулки”, а бывая в Феодосии, как правило, заходил к нему» (В.П. Купченко. «Александр Грин») [5, 42]. Подтверждение её слов в письмах поэта к супруге от 3 и 11 марта 1926 года: «Вчера был у Гринов», «день просидел с Грином…» (В.П. Купченко. «Александр Грин») [5, 42].
К сожалению, существовали обстоятельства, которые омрачали общение писателей: поведение Александра Степановича в доме поэта в силу его нетрезвого состояния (насмешки, угрозы, агрессивная речь в адрес коктебельцев и общих знакомых). Это порой вызывало у мягкого, снисходительного к человеческим ошибкам и слабостям М. Волошина потерю терпения, раздражение и пренебрежение. Описывая последний визит Грина в письме к Казимиру Добраницкому от 27 апреля 1931 года, поэт называл его не по имени, а «писателем» и признавался:«я его не называю и не особенно долюбливаю», зная как человека «крайне бестактного» [7, 179]. Но в произведениях Грина Максимилиан Александрович находил «совсем неожиданную тонкость и деликатность образа» [7, 179; 5, 42]. Волошин ценил Александра Степановича как мастера слова и пресекал оскорбления супруги в адрес талантливого писателя, защищавшего их общую мечту о духовном светлом будущем человечества: «Маруся, как можно! Грин рафинированный[2], Грин-романтик <т.е. характерный стойкий романтик, собств. прим.> очень много внёс в русскую литературу. В человеке много противоречий…» [12, 215]. Александр Степанович не скрывал сложность своего характера: «Человек я пёстрый», – было его любимым выражением о себе (Н.Н. Грин. «Дорога счастья») [12, 329]. «И действительно, всё вмещалось в его существе», – подтверждала Нина Николаевна (Н.Н. Грин. «Дорога счастья») [12, 329].
Многие современники характеризовали А. Грина «замкнутым», «молчаливым», «угрюмым» (К.Г. Паустовский), «одиноким» и «нелюдимым» (М.Л. Слонимский), «странным», «человеком совсем иного мира» (Вс. Рождественский). И даже «мизантропом», и «грубоватым циником» (Вс. Рождественский. «В Доме Искусств») [10, 242]. В своих мемуарах поэт Всеволод Рождественский писал: «Он словно сам заботился о том, чтобы окружить себя атмосферой неприязни, отгородиться от всякого непрошенного вмешательства в его внутренний мир. Годы бесприютной скитальческой жизни <…> приучили его к настороженности и осторожности. Но таким Грин был для тех, кто знал его очень мало» («В Доме Искусств»)[10, 241, 242]. В близком общении он, «вопреки распространённому мнению о его угрюмости и мрачности, выглядел весёлым, живым и даже нежным человеком», – вспоминал Александр Шкарин(«Память детства») [13, 415]. Михаил Слонимский, хорошо знавший Александра Степановича, поведал об этом «очень талантливом и очень странном русском писателе так, как его знал и понимал» сам [10, 270]: «Под суровой внешностью Грина билось преисполненное любви к людям сердце» (М.Л. Слонимский. «Александр Грин – реальный и фантастический») [10, 263]. Он «умел внушать страх иным людям» и «отвечать резко», но «ложным добродушием он не отличался» (М.Л. Слонимский. «Александр Грин – реальный и фантастический») [10, 258]. «Александр Грин <…> не был злым человеком и злым писателем. В этом большом и сильном теле жила страстная мечта о доброй жизни и добром человеке, воплощающем в жизнь мечты о счастье человеческом» (М.Л. Слонимский. «Александр Грин – реальный и фантастический») [10, 259]. «Он видел человеческие отношения под своим углом зрения, и это было его право художника», – писала Нина Николаевна в мемуарах («Дорога счастья») [13, 423]. Как и Волошин, Грин «по натуре был мистификатор» (Нина Грин. «Дорога счастья») [13, 424]. Разница состояла лишь в том, что Максимилиан Александрович любил разыгрывать окружающих его людей, а Грин «как бы играл в собственную жизнь», «украшая её положениями, отвечающими его вкусу к изящному». «Играя, он всегда оставался зорким, холодным художником… Играет и сам на себя со стороны смотрит – “вот я какой есть – попробуйте!” Один глазок пьян, а другой трезв и наблюдателен», – вспоминала Нина Николаевна («Дорога счастья») [13, 424].
Волошин, напротив, был очень общителен и «шумен» в компаниях. В его доме всегда пребывало много гостей: писатели, поэты, музыканты, художники… «Александр Степанович не прижился в их среде <…> он казался грубоватым, а порою и излишне резким», – замечал Всеволод Рождественский. «В один из летних месяцев» свей встречи с Грином на даче Волошина, поэт наблюдал, как Александр Степанович «один бродил по берегу залива» и, так и «не завязав ни с кем разговора», «к вечеру собрался домой» (Всеволод Рождественский. «В Доме Искусств») [10, 246].
В Феодосии Александра Степановича и Нину Николаевну называли «мрачные Грины». Супруги «были самодостаточны» в своём общении друг с другом, «составляли одно нераздельное целое, всегда были вместе», – делился восприятиями детства Александр Шкарин [13, 413]. Но и «семейный уклад», по словам Шкарина, в Феодосии «был достаточно замкнутым». «Коренные жители хорошо знали друг друга и “чужаков” в свой круг пускали неохотно. Поэтому, когда в городе появились Грины, никто не рвался к ним в друзья и не спешил устанавливать знакомство». <…> Впрочем, и сами Грины явно стремились к уединению и тишине» (А. Шкарин. «Память детства») [13, 413]. В «сосредоточенности самих в себе» признавалась и Нина Николаевна: «В Феодосии мы жили уединённо. Круг знакомых был очень невелик, и мы не стремились его расширить. <…> Мы наслаждались чувством семьи, скромного домашнего уюта; умели из всего извлечь радость. <…> Возможно, что в глубинах нашего существа задержалось детство. И у Александра Степановича, и у меня оно, неизжитое из-за нужды окончилось очень рано. Не знаю, что это было, но оно украшало нашу жизнь» («Дорога счастья») [13, 422]. Их соседка по квартире Елизавета Сапóжникова вспоминала: «К Гринам почти никто не ходил» (Е. Сапóжникова. «Мы были соседями») [12, 397]. Но когда у Александра Степановича и Нины Николаевны гостил энергичный, общительный Максимилиан Волошин, у них становилось весело.
Александр Степанович никогда не удручался уединённостью и не скучал, поскольку «непрерывно был занят устройством личных дел» своих персонажей [13, 422]. Он «всего себя вкладывал в своё искусство, ему отдавал всю жизнь» (Нина Грин. «Дорога счастья») [13, 423]. «Мы мало кого впускаем в свой дом, – говорил он Нине Николаевне, – но сколько имеем мимолётных встреч! И каждая встреча оставляет в нас какой-то незримый след. Может быть, и с потенциальным героем своим встречаюсь. Значит, живём мы не замкнуто и не скучно» («Дорога счастья») [13, 422].
Будучи тонкими психологами, замкнутый Грин и общительный Волошин, имевший много очень близких друзей, обладали одной особенностью характера: делать недоступными глубины своего сокровенного внутреннего мира для других, испытывая при этом интерес к каждому человеку. Частая гостья Дома Поэта художница Анна Петровна Остроумова-Лебедева вспоминала: «Волошин очень любил человека. Чувствовал тяготение к нему, какое-то влечение познать другого. Но в то же время <…> он ни с кем никогда не был откровенен до конца. В глубины своего «я» он никому не давал заглянуть» [2]. Грин «никогда о себе не распространялся», – писал в своих мемуарах Михаил Слонимский, он «не любил говорить о себе и о своих душевных настроениях». Александр Степанович пояснял: «внутренний мир наш интересен немногим» (рассказ «Крысолов»). Он признавался: «Однако я сам пристально интересовался всякой другой душой, почему мало высказывался, а более слушал» [10, 260].
Философия жизни М. Волошина состояла в том, что он ценил в человеке не только его творческий талант, а и саму личность, его индивидуальность. Максимилиан Волошин – космополит. Для него каждый человек – это микрокосмос, частичка бескрайней вселенной, которая несёт свою роль в огромном механизме бытия. Каждый по-своему важен, необходим, ценен. Даже семейное счастье с Марией Степановной он видел в том, чтобы «быть повёрнутым к людям». Каждый человек для него был дорог. В своём коктебельском доме он хранил различные мелочи, подаренные гостями, – «такие незначительные, но такие трогательные памятные и много говорящие вещи» [7, 140]. Например, камешки, найденные на пляже. Среди них – камень, подаренный А. Грином во время его последнего посещения Коктебеля (22 апреля 1931 г.). Мария Степановна в своих воспоминаниях о муже писала: «Макс камней не собирал, а если и брал, то с пейзажами, а эти – так просто их кто-нибудь держал в руках, пришёл с пляжа и Максу их оставил, а он не выбросил, а что-то они ему говорили. Среди них есть камешек с надписью Максиной рукой: “дар Грина”. О этот последний приход к нам Грина! <…> Словно Макс знал, что он будет последний, и отметил его» [7, 140]. Эту драгоценность Максимилиан Волошин хранил на письменном столе в своей комнате (ныне так называемой «Зимний кабинет»). Камешек сохранился. Сегодня его можно увидеть в зале основной экспозиции музея М.А. Волошина, посвящённой гостям Дома Поэта[3].
Известно, что имеется и опубликовано пять писем А.С. Грина к М.А. Волошину [11, 45-46, 55, 100, 119-120]. Они сообщают о недолгом общении писателей. Их содержание личного характера. Александр Степанович ходатайствует о своих знакомых и родственниках, которых просит принять, делится бытовыми проблемами, поздравляет с праздниками, передаёт сердечные приветы, приглашает в гости. Все письма А.С. Грина к М.А. и М.С. Волошиным начинаются уважительным и ласковым обращением «Дорогие Мария Степановна и Максимилиан Александрович!» и скрепляются тёплой подписью «ваш Грин». Эти письма – подтверждение доброго искреннего отношения.
Основное местонахождение писем А.С. Грина – Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ, г. Москва), остальная (небольшая часть) их размещена в архивах и библиотеках Москвы и Петербурга, десятью автографами обладает Феодосийский литературно-мемориальный музей А.С. Грина (ФЛММГ) [14], два письма (от 30.04.1926 г. и от 21.08.1931 г.) хранятся в Доме-музее М.А. Волошина[4]. Старший научный сотрудник музея А.С. Грина Людмила Варламова писала: «Из писем Грина можно составить яркое впечатление о писателе как о личности. В них достаточно выразительно и зримо вырисовывается его образ. Весь тон писем выявляет и раскрывает перед нами самые сокровенные стороны его ума и души» [14].
У Грина и Волошина как людей, объединённых одной эпохой и её событиями, есть общие точки соприкосновения. Оба ценили человека, его индивидуальность и негативно относились к продуктам человеческой цивилизации – жадности и насилию. Эти две сложные личности единила любовь к человеку и ко всему живому. «Кто верит в жизнь, тот верит чуду // И счастье сам в себе несёт» («Бегство»), – звучит в поэзии М. Волошина. Грин «был мечтателем и писал книги о мечтателях, потому, что хотел людям много добра, солнца и счастья» (Иван Соколов-Микитов. «Человек из Зурбагана») [13, 229]. «Он всегда повторял, что запрещать мечту – это значит не верить в счастье, а не верить в счастье – значит не жить» (Николай Вержбицкий. «Светлая душа) [10, 214].
Ключом к пониманию писателями друг друга стала любовь к своему литературному творчеству. О таланте писателя Александр Степанович говорил: «Пусть мысль рождается у человека не сама по себе, а потому что её организованно вызвали. Но нельзя превратить человека в машину. Его не сделаешь и не повторишь… Каждый живёт по-разному. Вот в этом и искусство: соединить это разное (писателя и читателя) и привести к гармоническому согласию…» (Н.К. Вержбицкий «Светлая душа») [10, 225]. Максимилиан Волошин, всегда стремившийся к гармонии, верил: «Все положительные творческие силы человека – в любви. Любовью он вносит в мир новое» (Собрание сочинений, том 1).
Ещё одной точкой соприкосновения этих двух сильных многогранных личностей стал Крым, который манил писателей XX века своей экзотичностью природы и благоприятным климатом. Не исключением были Грин и Волошин. Их объединяла любовь к Крыму и выбор Юго-Восточной части полуострова для жизни и творчества. Но обстоятельства этого выбора различны. Побывавший на полуострове в юные годы, Александр Степанович, решил переехать в Феодосию осознанно из-за практичных соображений. Его прельщала дешевизна жизни в этом регионе (в отличие от Южного Крыма, который был развитой структурой туризма), наличие в Феодосии железной дороги, что составляло удобство поездок в Москву и Петербург по издательским делам, и главное, – близость моря, которое он обожал. Волошин открыл для себя эту землю не сразу. Приехав в Коктебель (25 км от Феодосии) по решению своей практичной и экономной матери шестнадцатилетним юношей, он долгое время грезил лесными красотами Подмосковья. И только в 1907 году, после развода с Маргаритой Сабашниковой, находя в прогулках по этой, по его словам, пустынной земле, земле «молитв и медитаций», «земле-праматери» утешение, он проникся особенностью её пейзажа и открыл в своём творчестве её тему – тему Киммерии. Единственной точкой совпадения в любви двух писателей к этому краю, было то, что оба выбрали Юго-Восточный Крым как тихое место для литературного творчества. 30 апреля 1926 года из Москвы в Коктебель Александр Грин писал Максимилиану Волошину: «Москва сплошной ремингтон[5], и так надоела, что взоры наши всегда обращены к Югу, и только туда» [11, 46].
Две сильные личности – Александр Грин и Максимилиан Волошин – многогранны, но не двулики. У каждого из них были свои положительные и отрицательные черты характера. Но они оставались искренни и чисты в своём творчестве, создавали доброе, наполненное любовью к людям искусство.
Сегодня, давая оценку событиям прошлого и нашим предшественникам, как хранители памяти и истории, мы должны быть достоверными и беспристрастными, но при этом понимать, что не стоит акцентировать внимание на негативных поступках человека, его пристрастиях и поведении. Важно то, какой след он оставил после себя в жизни.
Список литературы и источников:
- Александр Грин: Хроника жизни и творчества: С фрагментами автобиографии, воспоминаний, писем, дневниковых записей. / Сост. Н.В. Яловая. – Феодосия; М.: Издат. дом Коктебель, 2006. – 80 с.
- Анна Остроумова-Лебедева. Лето в Коктебеле // biography.wikireading>145814.
- Архитектурный сайт Санкт-Петербурга SITYWALLS. Здание духовно-учебного управления – Дом Ю.А. Воейковой. Гостиница «Невский палас» // citywalls.ru>house5393.html
4.ATTICUS PRO. Элементы фасада здания, построенного в 2009 году по Невскому проспекту, 59. – Санкт-Петербург, декабрь 2023 // m.vk.com
5.Владимир Купченко. Остров Коктебель. – М.: изд-во «Правда». – 1981. – 48 с. – (Библиотека «Огонёк», № 37).
6. Волошин, Максимилиан Александрович. Собрание сочинений. Т. 13, кн. 1. Письма 1925 – 1930. Максимилиан Волошин / Сост. А.В. Лавров, подгот. текста А.В. Лаврова, И.Н. Палаш, Г.В. Петровой, Р.П. Хрулёвой; коммент. А.В. Лаврова, Г.В. Петровой. Под общ. ред. А.В. Лаврова. – М.: Азбуковник, 2015. – 656 с.
7.Волошина М.С. О Максе, о Коктебеле, о себе: Воспоминания. Письма / Сост., предисл., подгот. Текстов и примеч. В. Купченко. – Феодосия; М.: Издательский дом Коктебель, 2003. – 366, [1] с., [16] л. ил., портр., факс.: ил. – (Образы былого. Вып. 1).
8.Воспоминания о М.А. Волошине. Голлербах Э. «Он был более знаменит, чем известен». http://lingua.russianplanet.ru
9.Воспоминания о Максимилиане Волошине: Сборник. – М.: Советский писатель, 1990. – 720 с.
10.Воспоминания об Александре Грине / Под ред. Н.А. Чечулиной; Сост., вступление, примеч. В. Сандлера. – Ленинград: Лениздат, 1972. – 608 с., 16 л. ил.
11. Грин А.С. Я пишу вам всю правду: Письма 1906 – 1932 годов / Сост., подгот. текстов Л. Варламовой, Н. Яловой. – Феодосия; М.: Издат. дом Коктебель, 2012. – 224 с.: ил.– (Образы былого. Вып. 18).
12. Грин Н.Н. Воспоминания об Александре Грине: Петроград. Феодосия. Старый Крым. Мемуарные очерки. Дневниковые записи. Письма / Изд. 2-е, исправл., дополн. Феодосийский-литературно-мемориальный музей А.С. Грина. Сост., подгот. текста, коммент. Н. Яловой, Л. Варламовой, С. Колотуповой, Л. Ковтун, Д. Лосева. Феодосия; М.: Издат. дом «Коктебель», 2021. – 496 с.: ил. (Портрет мастера. Вып. 5).
13.Жизнь Александра Грина, рассказанная им самим и его современниками: Автобиографическая проза. Воспоминания / Сост., предисл., подгот. текстов и общая ред. В. Ковский. – М.: Издательство литературного института имени А.М. Горького; Феодосия: Издат. дом Коктебель, 2012. – 559 с.: ил., портр., факс. – (Образы былого. Вып. 17).
14. Л. Варламова. А.С. Грин. Эпистолярное наследие (2012) / feomuseygrina.ru
15.Независимое общественное движение «Живой Город» – движение за сохранение культурного и архитектурного наследия Санкт-Петербурга. Невский проспект, д. 59 // save-spb.ru
16. Семёнова Л.Н. «Бернгард», фирма по торговле роялями в Санкт-Петербурге// https://enc.rusdeutsch.ru/articles/419#:~:text=%C2%AB%D0%91%D0%95%D0%A0%D0%9D%D0%93%D0%90%D0%A0%D0%94%C2%BB%2C%20%D1%84%D0%B8%D1%80%D0%BC%D0%B0,%D0%A1%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B0%20%D0%9B.%D0%9D
17. Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. 1917 – 1932. – СПб.: Алетейя; Симферополь: Сонат, 2007. – 604, [4] с., [16] л. ил., портр., факс.
[1] Ныне пгт Приморский, в 11 км от Феодосии в сторону Керчи.
[2] Обладающий самыми характерными признаками какого-л. явления. Полимерность следует рассматривать как наиболее сложное, наиболее рафинированное и наименее стойкое из всех состояний, в которых может пребывать материя.
[3] Коллекция Дома-музея М.А. Волошина в Коктебеле. Инвентарный номер КП-10516 РВ-422.
[4] Архив Дома-музея М.А. Волошина в Коктебеле. Единицы хранения: КП-18304 А-1068; КП-18305 А-1069.
[5] Название пишущей машинки американской фирмы «Е. Ремингтон и сыновья».